«Музей Революции. 100 лет левого искусства» – так называется выставка, открывшаяся в самарской галерее «Виктория» в ноябре 2021 года. Выставка, где представлены работы из нескольких московских музеев, заявлена организаторами как «антология левого искусства России, стран Америки и Европы с 1917 года до наших дней». Разумеется, такое событие в нашем городе мы не смогли пропустить и решили посмотреть на него собственными глазами.

Среди зарубежных художников, представленных на выставке – итальянец Ренато Гуттузо, бельгиец Франк Мазерель, немцы Герд Арнц и Генрих Фогелер, венгр Бела Уитц, швед родом из Германии Эрик Иогансен, чешский еврей Эрнст Нойшуль, американец русско-французского происхождения Антон Рефрежье… Многие из них – не только левые художники, но и коммунисты с партийными билетами, а некоторые и с опытом участия в партизанской борьбе против фашизма.

Основная масса представленных на выставке работ связана с периодом между двумя мировыми войнами. Это была эпоха, накалённая страстью и ненавистью, и не случайно большинство работ на выставке выполнено в стиле экспрессионизма – без экспрессии никак не обойтись, чтобы отразить в искусстве катастрофу Первой мировой, отчаяние Великой Депрессии и наступление фашизма. Резкие линии, скупые краски – рисунки и полотна словно кричат во весь голос о сошедшем с ума мире, где бесчеловечность стала обыденностью, а цинизм – нормой жизни. То же самое ощущение от этой эпохи, которое передал Михаил Ромм в своём документальном фильме «И всё-таки я верю», где стриптиз-шоу и прочие изысканные развлечения «чистой публики» соседствуют с полицейскими дубинками против безработных, сожжением книг и факельными шествиями, здесь разделено на кадры и выражено в концентрированном виде.

И на этом фоне возникает образ Красной Москвы как луча надежды среди сгущающейся тьмы, как альтернативы одичанию и взаимоистреблению человечества. Биографии многих художников, чьи работы висят в зале, так или иначе связаны с Советским Союзом. Кто-то периодически приезжал сюда в гости как друг СССР (Гуттузо и Рефрежье), другие (Арнц и Нойшуль) останавливались на время и участвовали в советской художественной жизни, но уехали в середине 1930-х, когда климат стал неблагоприятным для всякого рода новаторов, в особенности иностранцев. Были и те, кто остался здесь жить навсегда, и судьба их сложилась по-разному: Уитц, например, долго и плодотворно работал, в том числе занимался городским благоустройством и учил студентов искусству в Москве и в Киргизии, а антифашист Фогелер умер в нищете в казахской ссылке, куда был депортирован как этнический немец в 1941 году.

Сопоставляя все эти факты, невольно думаешь о том, какой огромной моральной силой обладала наша страна в те годы, когда она была идейным центром движения, вдохновлявшего и вовлекавшего в свою орбиту миллионы людей по всему земному шару; какая огромная ответственность лежала в силу этого на ней и как часто, увы, она не справлялась с этой ответственностью, относясь с преступным наплевательством к тому драгоценному богатству, каким является чувство интернационализма. Разрушить такое богатство гораздо легче, чем создать.

Что касается собственно советских художников, то на выставке присутствует всего лишь несколько работ начала 1920-х годов, причём далеко не самых выразительных. Никак не отражено, помимо единственного рисунка Диего Риверы, и латиноамериканское левое искусство, которое было уж точно не менее мощным и влиятельным, чем аналогичные течения в Европе или Северной Америке.

Рассказ о международном революционном искусстве останавливается на середине ХХ века, и вся вторая половина выставки посвящена совсем другому явлению, не имеющему с первым никакой преемственности и вообще ничего общего ни по идейному содержанию, ни по форме – так называемому «современному левому искусству», преимущественно российскому, которое, как показано на выставке, ведёт свою родословную от советских художников-диссидентов 1960-1980-х годов. В действительности это и не современное, и не левое, и не искусство. «Перформансы» и «художественные акции» как основной творческий продукт, самовлюблённость и претенциозность под маской мнимой глубокомысленности и элитарности («не все поймут, а нам и не нужно, чтобы все понимали») – всё это, вот уже несколько десятилетий подряд выдаваемое за последний писк моды, уже порядком набило оскомину.

Если сравнивать две части выставки между собой, контраст получается более чем разительным, и отнюдь не в пользу того искусства, что выдаёт себя за «современное». Творчество художников-коммунистов первой половины ХХ века – это сгусток страданий и чаяний огромного множества людей, причём во многом оно актуально и в наши дни. «Творчество» «современных левых художников» ничего не выражает, кроме тараканов в их собственных головах. Оно вполне сознательно, как об этом сказано в аннотации выставки, «направило острие своей иронии на самое себя», превращая в фарс и клоунаду (а значит, дискредитируя) сами понятия искусства и политической борьбы, и в этом отношении действует вполне солидарно с власть имущими. Издевательский лозунг «Шли бы лучше работать», висящий на стене выставочного зала, смотрится как идеально подобранный эпиграф к этому «творчеству».

А за стеной, на которой висит лозунг, в отдельном зале демонстрируется видеозапись беседы, где актёры инсценируют фейсбучную дискуссию 2013 года о сносе памятника Ленину в Киеве. Диапазон мнений высоколобых интеллектуалов чрезвычайно широк: кто-то за безусловную ликвидацию наследия тоталитаризма, кто-то говорит, что «хороший памятник представляет эстетическую ценность, даже если это памятник негодяю», а кто-то даже осмеливается заявить, что Ленин не так ужасен, ведь памятники ему стоят в Финляндии, в стране «первого мира», а значит, и нам, восточноевропейским холопишкам, можно их оставить. В общем, «жалкое, душераздирающее зрелище», как говаривал ослик Иа. Особенно позорно всё это выглядит сейчас, в 2021 году, когда декоммунизация на Украине, начавшаяся с низвержения бронзового Ленина, вполне логично продолжается прославлением нацистских пособников в памятниках и названиях улиц.

«Мир без СССР несомненно уничтожился бы сам собою в течение одного ближайшего века», писал Андрей Платонов в 1934 году. Современный мир всё больше напоминает тот, что изображали левые художники первой половины прошлого столетия – с кричащими контрастами богатства и нищеты, повсеместным ростом национализма, конкуренцией великих и малых держав, которая всё чаще пахнет порохом. Но есть одно важное отличие: зияющее отсутствие, как на политическом, так и на культурном уровне, красной альтернативы наступающему варварству. Вот о чём заставляет задуматься выставка «Музей революции». Её название как бы намекает, что сама идея социальной революции (настоящей, а не как предмет для постмодернистской игры и стёба) сдана в музей вместе с революционным искусством прошлого, и ставит зрителя, неравнодушного к этой идее, перед вызовом: действительно ли это так, и сбудется ли предсказание Платонова?

Михаил Волчков