Анна Лацис. Красная гвоздика

Анна Лацис. Красная гвоздика. Воспоминания. Рига, 1984. 183 с. [скачать PDF].

Анна (Ася) Эрнестовна Лацис (1891-1979) – представительница интернационального революционного искусства ХХ века. Актриса и режиссёр, работавшая в Советской России, Латвии и Германии, она была, в том числе, одним из первых теоретиков и практиков детского театра – то есть не театра для детей, где на сцене выступают взрослые актёры, а именно такого, в котором актёрами являются сами дети. Это было в русле революционной эпохи, когда идея самодеятельности захватила, в том числе, и самых маленьких, а искусство перестало быть уделом привилегированного меньшинства и шагнуло в самую гущу народа.

В мемуарах Лацис отражены ключевые моменты её собственного детства и отрочества, повлиявшие на становление личности: горечь от ощущения социального неравенства (дочь рабочего, она училась в гимназии, среди детей из богатых семей); страстный интерес к искусству, литературе, путешествиям, к «большому миру»; протест против буржуазной благопристойности, вплоть до вырезания дырок на собственных чулках. Слишком многие люди, повзрослев, забывают, каково это – быть ребёнком. Ася Лацис была не из их числа. Она хорошо понимала и чувствовала детей. «Дети любят играть, для них это целая жизнь», – так она сформулировала секрет своего успеха, когда в качестве репетитора смогла приобщить к учёбе двух раздолбаев. И этот же приём она применяла впоследствии, став режиссёром, в Орле, когда не побоялась «пойти против всех законов педагогики» и позволила сквернословящим беспризорникам изображать разбойников в спектакле, потому что это получалось у них очень уж натурально. Беспризорники, которых до этого никак не удавалось заинтересовать театром, после этого случая стали полноправными членами коллектива. Дать детям как можно больше самостоятельности, возможностей для импровизации – таков был главный принцип Лацис, который она применяла везде и всегда.

Читать далее

О чём поёт сверчок

За этой детской колыбельной стоит целая история. На первый взгляд, от слов и музыки веет спокойствием и умиротворением, как чаще всего и бывает в колыбельных. Внешнюю безмятежность нарушает разве что начало второго куплета: почему это у матери нету хлебушка для сына?

Читать далее

Овсей Дриз. Хочу говорить на языке цветов

Я хочу говорить
На простом языке ромашек,
Незабудок,
Лесных колокольчиков наших
И тюльпанов,
Что в дальнем краю расцвели,
Чтоб меня понимали
Все дети Земли.

Разве я многого хочу?

Звёздный сад
Я мечтаю раскинуть
На нашей планете,
Чтоб его рисовали
Все дети
На свете.

Разве я многого хочу?

Я хотел бы все танки
Превратить
В самокаты и санки,
А грозные пушки –
В цветные хлопушки,
Чтоб дети Земли
Хороводы вели.

Разве я многого хочу?

1966
Перевод с идиша Генриха Сапгира

Дина Бродская. Марийкино детство

Повесть Дины Леонтьевны Бродской «Марийкино детство» была впервые издана 85 лет назад, а читают её до сих пор (последнее переиздание вышло в этом году). Как можно предположить по содержанию книги, её главная героиня Мария Внукова появилась на свет в Российской империи, в губернском городе Екатеринославе, который сейчас находится на Украине и называется Днепр. Там же в 1909 году родилась и сама Дина Бродская, так что очень многое в повести наверняка взято из её собственной жизни.

Марийка относится к тем, кого в царские времена презрительно именовали «кухаркины дети», причём в самом прямом смысле слова: её мать Поля работает кухаркой в доме состоятельного доктора, и своего жилья у неё нет – живут они с дочерью там же, где и работают, на кухне. Мало того, что дочь прислуги, так ещё незаконнорожденная и сирота: её отец умер за шесть месяцев до её рождения. Отцом был часовой мастер, еврей, поэтому, хотя в книге Поля и мечтала о свадьбе, по законам Российской империи брак между иудеем Соломоном Михельсоном и православной Пелагеей Внуковой был бы невозможен.

В наследство от отца Марийке досталась соответствующая внешность, из-за чего ей приходится регулярно выслушивать обидные дразнилки от дворовых мальчишек. «Почему все над тобой смеются, хотя ты не сделал ничего дурного?» – задаётся вопросом Марийка и жалеет, что она «только наполовину русская». Полукровка, незаконнорожденная, кухаркина дочь. Что ждёт её в жизни? «Кем я буду?» – спрашивает она у мамы. Та сначала не понимает вопроса, а потом сердито отвечает: кухаркой, кем же ещё, в лучшем случае – горничной, а может быть, повезёт выучиться на портниху.

Марийка знает грамоту и любит читать, она перечитала уже все детские книги в крохотной местной библиотеке. Ей очень хотелось бы учиться в гимназии, но она знает, что гимназия не для кухаркиных детей. Туда ходят дочь доктора, дочь жандармского полковника, дочь торговца мехами… Эти девочки никогда не упускают случая показать своё превосходство перед сверстницами из семей бедняков, живущих с ними в одном дворе. И хотя дети разного происхождения общаются и играют друг с другом, социальные перегородки всё время напоминают о себе.

Общественная иерархия выражена очень наглядно: семьи плотников, дворников, прачек и прочих представителей социальных низов обитают в буквальном смысле слова внизу – в подвале дома. Как и Марийка, они с детства трудятся, помогая своим родителям в нелёгкой ежедневной борьбе за кусок хлеба. Они знают, что в будущем им не уготовано ничего иного, кроме того же изнурительного труда и лишений, и мечтают найти где-нибудь клад или кошелёк с деньгами, чтобы разбогатеть – ведь ничего иного, кроме надежды на чудо, не остаётся.

Начавшаяся Первая мировая война ещё ярче подчёркивает разницу между двумя мирами: обитатели верхних этажей горой стоят за «войну до победного конца», однако сами на передовую не торопятся, между тем как на долю «подвальных» достаются ранения и смерти на фронтах и экономические трудности в тылу. Но вот наступает 1917 год, в жизнь детей врываются слова «революция», «большевики»… Читать далее

Джанни Родари. Грамматика фантазии

Родари Дж. Грамматика фантазии. Введение в искусство придумывания историй. Перевод с итальянского Ю.А. Добровольской. М., 1978. 206 с. [PDF]

Когда смотришь на происходящее вокруг – здесь и там, вчера, сегодня и завтра, – невольно задаёшься вопросом: какой мир мы оставим в наследство следующим поколениям, и чем дети заслужили такой подарок? Конечно, взрослые всегда найдут тысячи причин, объясняющих, почему порядок вещей должен оставаться таким, каков он есть. Но полезно иногда взглянуть на мир глазами ребёнка, чтобы оценить всю вопиющую нелепость взрослой жизни, понять, сколько скрытых (точнее, загубленных обществом) возможностей таится в человеке.

На эту тему знаменитый итальянский детский писатель Джанни Родари написал для взрослых целую книгу под названием «Грамматика фантазии» – о том, как работает воображение ребёнка и человека вообще. И пускай во взрослом языке слово «фантазировать» обычно употребляется с пренебрежением, Родари доказывает: «Воображение отнюдь не составляет некую обособленную часть ума, оно – сам ум, одно с ним целое и реализуется путём одних и тех же приёмов в самых различных областях».

Иными словами, умение фантазировать нужно отнюдь не только людям творческих профессий, но и технарям, да и вообще человеку как таковому: «Не для того, чтобы все были художниками, а для того, чтобы никто не был рабом». В том числе рабом стереотипов вроде «так уж повелось», «не нами заведено, не нами и кончится» и т.п. Умение «проникать в действительность через окно, минуя дверь» (прочитав книгу, вы узнаете, у кого Родари позаимствовал этот образ), ставить под сомнение то, что кажется очевидным, и пробовать представить себе то, что кажется невероятным, нужно взрослым, пожалуй, не меньше, а то и больше, чем детям. «Дети любят решать задачи, которые им не по плечу», пишет Родари. А вот взрослые, продолжим мы его мысль, к сожалению, со временем отвыкают от этого, перестают расти над собой, закостеневают в рамках отведённых им кем-то рамок. Читать далее

Две зарисовки из жизни рыб

Просто две короткие остроумные истории двух талантливых авторов на рыбную тему, как будто бы не имеющие никакого отношения к текущим событиям в мире людей.  

Джанни Родари. РЫБЫ (из книги «Какие бывают ошибки»)

– Будь осторожна! – сказала как-то большая рыба рыбке маленькой. – Вот это – крючок! Не трогай его! Не хватай!
– Почему? – спросила маленькая рыбка.
– По двум причинам, – ответила большая рыба. – Начнем с того, что, если ты схватишь его, тебя поймают, обваляют в муке и поджарят на сковородке. А затем съедят с гарниром из салата!
– Ой, ой! Спасибо тебе большое, что предупредила! Ты спасла мне жизнь! А вторая причина?
– А вторая причина в том, – объяснила большая рыба, – что я сама хочу тебя съесть!

Бертольт Брехт. ЕСЛИ БЫ АКУЛЫ БЫЛИ ЛЮДЬМИ

«Если бы акулы были людьми, – спросила господина К. маленькая дочь его квартирохозяйки, – были бы они добрее по отношению к малым рыбам?» «Наверняка, – ответил он. — Если бы акулы были людьми, они построили бы в море огромные ящики для маленьких рыбок, со всякого рода пищей в них, растительной и животной. Они заботились бы о том, чтобы в ящиках всегда была свежая вода, и вообще принимали бы все необходимые санитарные меры. Если бы, к примеру, какая-нибудь рыбка повредила себе плавник, ей сразу бы делали перевязку, чтобы она не сдохла раньше времени. Чтобы рыбки не были мрачными, время от времени устраивались бы большие празднества на воде, ибо весёлые рыбки куда вкуснее печальных.

Естественно, что в этих гигантских ящиках были бы также и школы. В школах рыбки учились бы тому, как правильно вплывать в пасть акулы. Им нужно было бы, к примеру, знать географию, чтобы уметь отыскать акул, лениво разлёгшихся на дне моря.

Главным было бы, конечно, нравственное воспитание рыбок. Их учили бы тому, что высший и прекраснейший удел – это радостно приносить себя в жертву, что все они должны верить акулам, особенно когда те говорят, что заботятся об их светлом будущем. Рыбкам будут втолковывать, что будущее может быть обеспечено, лишь если они научатся повиноваться. Прежде всего, им следует остерегаться низменных, эгоистических, материалистических, марксистских склонностей и немедленно сообщать акулам, если кто-либо такие склонности проявит.

Если бы акулы были людьми, они, конечно, вели бы и войны между собой, чтобы захватывать чужие ящики с рыбками. Они учили бы маленьких рыбок, что между ними и рыбками других акул есть коренные отличия. Все рыбки, провозглашали бы они, немы, это известно; но молчат они на совершенно разных языках и в силу этого не могут понять друг друга. Каждой рыбке, которая в ходе войны убила бы пару вражеских, на другом языке молчащих рыбок, прикрепляли бы орден из морских водорослей и присваивали звание героя.

Если бы акулы были людьми, у них, конечно, было бы и искусство. Возникли бы прекрасные полотна, изображающие в ярких красках акульи зубы; пасти акул они представили бы как парки для гулянья, где можно вдоволь резвиться. В театрах на морском дне показывали бы, как рыбки в героическом восторге устремляются в акулий зев; и музыка была бы столь прекрасна, что под её волшебные звуки рыбки с оркестром во главе, мечтательно убаюканные приятнейшими мыслями, вплывали бы в радушно отверстые глотки.

И религия появилась бы, если бы акулы были людьми. Она учила бы, что лишь в брюхе акулы начинается для рыбок истинная жизнь. Далее, если бы акулы были людьми, рыбки перестали бы, как сейчас, быть равными. Некоторые получили бы должности и были бы поставлены над другими. Те, кто покрупнее, приобрели бы даже право пожирать меньших. Это было бы тем приятнее акулам, что им перепадали бы чаще, чем ранее, крупные куски.

Рыбки покрупнее, занимающие посты, наблюдали бы за порядком среди мелюзги; они стали бы учителями, офицерами, инженерами по строительству ящиков и т.д. Короче, в море воцарилась бы культура, если бы акулы стали людьми».