Политические события столетней давности в Среднем Поволжье (в частности, в Самарском крае) имели большое значение для всей России: Самара в 1918 году стала эпицентром мятежа чехословацких легионеров, ставшего поворотной точкой в развязывании полномасштабной гражданской войны в сочетании с иностранной интервенцией. Здесь в боях с Чехословацким корпусом начала формироваться регулярная Красная Армия. Здесь рабочие и крестьяне на своём собственном опыте в течение пяти месяцев испробовали «демократическую альтернативу» власти большевиков в виде правительства КОМУЧа (Комитета членов Учредительного собрания), и этот опыт, как и аналогичные ему опыты в других регионах России, стал одним из лучших аргументов в пользу красных, обеспечив им конечную победу в Гражданской войне.

Здесь же, на Средней Волге, выдвинулся ряд революционных деятелей, которые, будучи политическими или военными руководителями регионального масштаба, одновременно приобрели всероссийскую известность в литературной жизни: Михаил Герасимов (1889-1937), Артём Весёлый (настоящее имя – Николай Кочкуров, 1899-1938), Алексей Дорогойченко (1894-1947). В настоящее время эти имена известны в основном узким специалистам – краеведам, историкам, филологам – и мало что говорят широкой аудитории. Между тем, изучение жизни и творчества этих людей может помочь нам понять подлинный смысл Революции, бесконечно далёкий от примитивных картинок о кучке заговорщиков и немецких шпионов.

«Дети семьи трудовой»

Все трое будущих писателей-революционеров были выходцами из социальных низов. М.П. Герасимов родился в железнодорожной будке рядом с уездным городом Бугуруслан Самарской губернии (ныне Оренбургская область), в семье железнодорожных рабочих. Отец Н.И. Кочкурова, крестьянин по происхождению, работал грузчиком на самарском элеваторе, а жила семья Кочкуровых в Запанском посёлке на окраине Самары. Родиной А.Я. Дорогойченко было село Большая Каменка Самарского уезда Самарской губернии.

Впечатления детства у всех троих были сходными: бедность и тяжёлый труд с ранних лет, многодетные семьи, где дети рождались и умирали один за другим, общая беспросветность жизни, в которой единственными развлечениями были пьянство и кулачные бои по праздникам – и огромная пропасть между трудящимся большинством народа и  немногочисленным паразитическим меньшинством. Эти впечатления во многом определили не только характер их будущего литературного творчества, в значительной степени автобиографичного, но и достаточно раннее, в возрасте 16-17 лет, становление в качестве революционеров.

Конфликт между творческим потенциалом, который они чувствовали в себе, и давящими условиями социальной среды образно выражен в названии одного из стихотворений Герасимова «Грёзы в грязи»[1]. Вместе с тем, отношение к этой среде у «выходцев из народа» было противоречивым, включая в себя одновременно и ненависть, и любовь. В поэзии Дорогойченко деревня – «бранчливая мачеха», и вместе с тем он любуется сельскими пейзажами, с глубоко личным чувством пишет о крестьянском труде[2]. Столь же двойственно отношение Артёма Весёлого к своей родной рабочей слободке[3].

В произведениях писателей-революционеров «из народа» наглядно показан тот переход от «класса в себе» к «классу для себя», который совершила лучшая часть рабочих и крестьянских масс в ходе революции.  По мере того, как тёмные и забитые люди вовлекаются в революционный процесс, на место звериного эгоизма и ограниченности приходят солидарность и стремление внести свой вклад в коллективное преобразование жизни. Так, мама Алексея Дорогойченко, полуслепая неграмотная мордовка, некогда корившая мужа и сына за пристрастие к книгам, создаёт в сельском Народном доме самодеятельный женский театр[4], а вчерашние слободские пьяницы и гуляки из произведений Артёма Весёлого учатся объяснять «обывателям» декреты новой власти или уходят на фронт защищать свою «простонародную революцию»[5].

Безусловно, и жизненный путь авторов – одно из проявлений того же самого процесса. Они, дети полуграмотных или вовсе неграмотных родителей, стали самобытными и талантливыми писателями всероссийского уровня именно благодаря тому, что были не просто свидетелями, а непосредственными участниками революционных событий.

 

«Духом окрепнем в борьбе»

Самый старший из трёх авторов, Михаил Герасимов, к 1917 году уже имел богатый жизненный опыт, накопленный за годы Первой русской революции, жизни в эмиграции и участия в Первой мировой войне. Неудивительно, что в Самаре он оказывается в самом центре революционных событий 1917-1918 годов. В качестве председателя Совета солдатских депутатов Герасимов обеспечивает, с опорой на поддержку самарского гарнизона, мирное установление Советской власти в городе, после Октября становится вторым человеком в ревкоме и губисполкоме (первый –  Валериан Куйбышев), руководит созданием первых отрядов Красной Армии, воюет с казаками атамана Дутова и участвует в эвакуации золотого запаса в Казань перед взятием Самары белочехами. Затем он столь же активно проявляет себя и в культурном строительстве – как один из ведущих поэтов и теоретиков Всероссийского Пролеткульта и руководитель самарского отделения этой массовой общественной организации, ставившей своей целью выработку самостоятельной пролетарской культуры[6].

Биографии двух других, более молодых, авторов поражают своей стремительностью, впрочем, вполне объяснимой в условиях той эпохи. Артём Весёлый, ставший большевиком в марте 1917 года, провёл революционные годы, по его собственным словам, «меняя перо на винтовку»: был разносчиком и корреспондентом большевистских газет, сражался с белочехами под Самарой в качестве бойца Красной гвардии, возглавлял (в возрасте 20 лет!) Мелекесский уездный комитет РКП(б) и редакцию уездной газеты «Знамя коммунизма»  – карьера тем более примечательная, что до революции слесарь Трубочного завода Николай Кочкуров так и не смог получить законченного среднего образования[7].

Дорогойченко, вернувшись с фронта в родную Большую Каменку в 1917 году, как представитель партии эсеров-максималистов участвовал в установлении Советской власти в своём селе, избирался губернским комиссаром земледелия, а затем некоторое время занимал пост председателя губисполкома, то есть руководил всей Самарской губернией (в возрасте 24 лет!). При КОМУЧе побывал в тюрьмах и «поезде смерти», в 1919 году вступил в коммунистическую партию и стал редактором журнала «Красная Армия», собравшего лучшие литературные силы Самары, а также содействовал культурно-просветительской работе среди мордовского населения региона, в том числе в Большой Каменке[8].

Эти, лишь бегло очерченные, моменты биографий говорят о том, что у всех трёх авторов творчество не просто дополняло политику, но тесно переплеталось с ней (да и сама политика была творчеством!). Никто из них не «сочинял» книги, сидя в кабинете – книги им диктовала сама жизнь, в преобразовании которой они участвовали. И их вклад в строительство новой революционной культуры не ограничивался созданием литературных произведений, но включал в себя также и огромную практическую работу, подразумевавшую решение конкретных организационных вопросов: как в тяжелейших условиях гражданской войны, голода и разрухи собрать вместе лучшие творческие силы из числа рабочих, крестьян и интеллигенции, как создать такие культурные учреждения и печатные издания, которые были бы доступны широким массам и служили бы их интересам?

Сама политика властно требовала вовлечения в культурную жизнь миллионов людей, которые были прежде из неё исключены, потому что впервые во всемирной истории эти миллионы завоевали для себя возможность сами переделывать условия своей жизни. Раньше все политические решения принимались где-то наверху, в недосягаемо высоких сферах, где сидели аристократия, буржуазия и чиновничество, теперь же их выгнали, и нам нужно управляться самим, но как это сделать, если мы темны и неграмотны? Отсюда такой мощный культурный подъём среди социальных низов после Октябрьской революции, отсюда и уникальное соединение политики и культуры в жизни и творчестве представителей революционного искусства.

Однако для отдельно взятого человека такое соединение, возможное в экстремальных исторических условиях, становилось всё менее возможным по мере того, как жизнь послереволюционного общества входила в более-менее упорядоченное русло. Требовалось выбирать между политикой и литературой, и к началу 1920-х годов, обосновавшись в Москве, все трое самарских писателей-революционеров сделали этот выбор в пользу литературного творчества.

 

«Мы путь земле укажем новый»

В Москве Герасимов, Дорогойченко и Артём Весёлый активно участвовали, иногда в качестве руководителей, в издательской и литературно-общественной жизни, входя в состав различных творческих объединений: «Кузница», «Перевал», «Молодая гвардия», «Октябрь», Всесоюзное общество крестьянских писателей. Созданные по самарским впечатлениям романы Артёма Весёлого «Страна родная» (1926) и Дорогойченко «Большая Каменка» (1927) сыграли значительную, во многом новаторскую, роль в истории советской литературы. «Большая Каменка» стала одним из первых романов о месте крестьянства в революционных событиях и о новой, советской, деревне. «Страна родная», посвящённая противостоянию города и деревни в период «военного коммунизма», впоследствии была включена Артёмом Весёлым в роман «Россия, кровью умытая» – уникальную книгу о революции как народной стихии, написанную языком самой этой стихии.

Если для Дорогойченко и Артёма Весёлого жизненный опыт революционных лет в Среднем Поволжье послужил стимулом к началу систематического писательского труда, то для Герасимова те же годы стали наиболее плодотворным периодом в жизни, творчестве и общественной деятельности, выдвинув его на одно из ведущих мест в пролетарской поэзии во всероссийском масштабе. Однако в качестве председателя самарского Пролеткульта он, несмотря на первоначальные успехи, потерпел неудачу, столкнувшись с бюрократической волокитой и догматизмом отдельных партийных идеологов, что в итоге привело к фактическому срыву работы местного Пролеткульта[9]. Чуть позже Герасимов, как и многие пролетарские поэты, крайне болезненно воспринял переход к нэпу и в знак протеста даже вышел из рядов партии. Дорогойченко и Артём Весёлый не разделяли подобного пессимизма, но и в их восприятии первые годы революции навсегда остались лучшими годами жизни[10], хотя их главные творческие свершения были впереди.

Чуждые какой бы то ни было идеализации «простого народа», из среды которого они вышли сами, писатели-революционеры Средней Волги ясно видели и отражали в художественной форме теневые стороны революционного процесса и грозящие ему опасности: мелкособственнический эгоизм и шкурничество «снизу», «комчванство» и оторванное от жизни администрирование «сверху» (те же самые проблемы волновали и Ленина в послеоктябрьские годы). Эти две тенденции, как будто взаимно противоположные, в действительности нередко дополняли друг друга, и их сочетание становились ещё более опасными, если учесть огромный приток в правящую партию карьеристов из низов, жаждавших для себя, по выражению Артёма Весёлого, «мещанского коммунизма» за счёт остальных трудящихся[11].

Понимание противоречивости происходящего нисколько не мешало писателям оставаться убеждёнными коммунистами, иногда занимавшими даже более радикальные позиции по сравнению с партийной линией. Подобное же диалектическое отношение к революции прослеживается в творчестве другого крупного революционного писателя «из народа» Андрея Платонова. Можно вспомнить и о поэзии Владимира Маяковского, о его непримиримой войне с бюрократизмом и мещанством, скрывавшимися под маской лояльности к Советской власти или даже ревностного служения линии партии. Таким образом, новая культура, рождённая Октябрьской революцией, одновременно представляла собой и воплощение её идей, и её самокритику, точнее, критику тех вредных традиций и привычек старого, классового, общества, которые воспроизводились при строительстве нового мира.

В то же время, вопреки распространённым стереотипам, деятели рабоче-крестьянского искусства не были фанатиками разрушения всего старого только потому, что оно старое и «классово чуждое». Так, в стихотворении Михаила Герасимова «Мы» (1917) пролетарская культура представлена как наследница всей предшествующей культуры человечества, включая Библию, христианство и мастеров эпохи Возрождения[12]. Артём Весёлый, хотя и доказывал в юношеской запальчивости, споря с Ярославом Гашеком, необходимость отправить Пушкина «к монахам на щи», позже признавался  в одном из своих стихотворений в прозе: «Пушкин блеском своего гения осветил мою раннюю молодость, проведённую в логове рабочей слободки. Том пушкинских стихов я таскал с собой в вещевом мешке в годы гражданской войны по всем фронтам»[13]. У Алексея Дорогойченко в одном из его незаконченных романов мордовский парень из деревни слушает музыку Бетховена в зале консерватории, где со стен на него враждебно смотрят «портреты каких-то буржуев» (композиторов): под впечатлением от музыки он вспоминает гражданскую войну, бои, товарищей, и начинает видеть в портрете Бетховена пролетарские черты[14].

 

«Нас ещё судьбы безвестные ждут»

Судьба новой революционной культуры и её творцов была нелёгкой и во многом трагической, как и судьба самой революции. Искусство, изначально призванное служить интересам трудящихся классов, было поставлено на службу государству и в материальную зависимость от него. А само это государство, хотя и было рождено в результате борьбы и творчества широких масс, с течением времени становилось всё более и более автономным по отношению к тем социальным силам, которые его породили.

Честных писателей, привыкших к «босой правде» (название одного из рассказов Артёма Весёлого), не могла не беспокоить, по словам из дневника Дорогойченко, «нездоровая обстановка в литературе: шумиха, крик, политиканство, подхалимство, шантаж»[15]. Показательно, что после смерти Максима Горького официально признанным лицом советской литературы стал талантливый приспособленец и циник, «красный граф» Алексей Толстой, который откровенно признавался, что ради житейских благ готов выполнить любой заказ «сверху» – а вовсе не те рабочие и крестьянские писатели, кто сражался за революцию в подполье и на фронтах Гражданской войны, кому приходилось с нуля осваивать мировую культуру и подниматься к вершинам литературного мастерства, не имея для этого, в отличие от Толстого, никаких предпосылок в виде воспитания, образования, семейной традиции.

По воспоминаниям одного из знакомых Артёма Весёлого, тот предчувствовал, что «брюхолазы» и «выползни», которые «в социалистическом переустройстве стремились выловить только дипломы, сытые местечки и лавровые венки», со временем «оседлают и взнуздают» бывших красных партизан и бойцов революции, «как необъезженных диких коней»[16]. Это предчувствие оказалось пророческим.

Артём Весёлый и Михаил Герасимов, как и многие другие представители революционного поколения, были арестованы (оба – по стандартным обвинениям в заговоре и подготовке террористического акта против Сталина) и расстреляны в период массовых репрессий 1937-1938 годов. Вплоть до середины 1950-х годов их имена и их творчество были вычеркнуты из истории советской литературы. Жизнь Алексея Дорогойченко, занимавшего ответственные посты в Союзе писателей, внешне складывалась благополучно, однако также оборвалась преждевременно. Он умер в Куйбышеве в 1947 году в возрасте 53 лет, его здоровье и силы были подорваны утратой большей, неопубликованной, части его произведений: весь его писательский архив погиб в годы войны в оккупированном немцами Кисловодске. Если учесть, что Михаил Герасимов и Артём Весёлый погибли в возрасте 48 и 39 лет соответственно, то можно с уверенностью сказать, что все трое, несмотря на свои яркие достижения в литературе, ушли из жизни, далеко не раскрыв полностью своего таланта.

 

Послесловие из нашего времени

Полная подчинённость культуры государству и отсутствие независимого классового искусства имели тяжёлые последствия не только для искусства, но и для советского общества в целом. Уже в годы «застоя» Союз советских писателей фактически разделился на две тусовки мафиозного характера – прозападно-либеральную и консервативно-националистическую, вступившие в ожесточённую грызню за доступ к власти и влиянию. С началом перестройки эта грызня перешла в открытую фазу и продолжается до сих пор, при почти полном отсутствии какой бы то ни было социалистической альтернативы. Среди многочисленной армии писателей, десятилетиями клявшихся в верности делу социализма, не нашлось практически никого, кто встал бы на его защиту, когда эта верность перестала приносить материальную выгоду.

Контрреволюция 1980-1990-х годов, в отличие от событий революции 1917 года и Гражданской войны, не получила достойного отражения в литературе, хотя эта эпоха была не менее бурной и драматической: шахтёры бастовали сначала за Ельцина, потом против Ельцина, учителя падали в голодные обмороки на уроках и умирали от нехватки денег на лекарства, в Москве из танков расстреливали Дом Советов, а на окраинах бывшей единой страны полыхали гражданские войны, погромы и этнические чистки. У рядовых тружеников, в большинстве своём растерянно наблюдавших за происходившей социальной катастрофой, не оказалось своего искусства, равно как и своих средств массовой информации, своих профсоюзов, своей политической партии. Все эти инструменты, которые позволяют людям выработать общее классовое сознание, сформулировать свои интересы и коллективно бороться за них (то есть инструменты гегемонии, по терминологии Антонио Грамши) вместе с государственной машиной сравнительно плавно перешли в руки новых хозяев жизни и помогли им успешно разграбить общественную собственность и заложить основы нового капиталистического порядка. И это обстоятельство во многом объясняет то, что происходило в девяностые и двухтысячные, вплоть до сегодняшнего дня.

Что же касается средневолжских писателей-революционеров, то вполне понятно, что в постсоветский период их наследие оказалось невостребованным, а посвящённый им самарский музей писателей Средней Волги был закрыт на бессрочный ремонт. Память о выдающихся уроженцах Самарского края в областном центре никак не увековечена ни в памятниках, ни в мемориальных досках, ни в названиях улиц. Будет ли сохранена эта память и будут ли продолжена политическая и культурная традиция, связанная с идеями Октябрьской революции? Это зависит только от тех, кто действительно всерьёз заинтересован в продолжении этой традиции.

 Михаил Волчков

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Герасимов М.П. Стихотворения. М., 1959. С.124-126.

[2] Дорогойченко А.Я. Иная деревня. Самара, 1923. С.7-9, 14-17, 31-37.

[3] Весёлый А. Избранное: роман, рассказы, очерки, стихотворения в прозе. М., 1990. С.288-302.

[4] Дорогойченко А.Я. Иная деревня. С.22-24.

[5] Весёлый А. Избранное. С.482-484, 505.

[6] Писатели современной эпохи: биобиблиографический словарь русских писателей ХХ века. М., 1992. С.84-85.

[7] Попов Ф.Г. Артём Весёлый в Самаре // Волжская коммуна. 1959. 26 ноября.

[8] Антология крестьянской литературы послеоктябрьской эпохи. М.-Л., 1931. С.259-260; Обращение к мордовской интеллигенции // Коммуна. 1920. 6 марта.

[9] Жердева Ю.А. Новая власть и новое искусство: художественные эксперименты в Самаре в годы становления Советской власти // Вестник Самарского государственного экономического университета. 2013. №10 (108). С.148-155.

[10] Васильев Л.Г. Алексей Дорогойченко: очерк жизни и творчества. Саранск, 1961. С.14.

[11] Кочкуров Н. Подвиги советских работников и коммунистов в провинции // Коммуна. 1919. 5 июля.

[12] Герасимов М.П. Стихотворения. Куйбышев, 1982. С.27.

[13] Артём Весёлый. Золотой чекан // Литературное наследство. Т.74: Из творческого наследия советских писателей. М., 1965. С.521.

[14] Васильев Л.Г. Указ. соч. С.48.

[15] Там же. С.64.

[16] Весёлая Г.А., Весёлая З.А. Судьба и книги Артёма Весёлого. М., 2001 (https://biography.wikireading.ru/267694).