Экспертное мнение министра юстиции РФ о декабристах (мол, субъекты иностранного влияния, способствовали регрессу, а не прогрессу, и вообще не стоило им будить Герцена), собственно говоря, не является чем-то удивительным или неожиданным. Уже давно в российской официальной пропаганде декабристы – это шататели священных устоев и скреп, распространители чуждых нам ценностей свободы, равенства и братства и т.д. и т.п. (эта тема затрагивалась нами ещё в 2019 году в статье на тему так называемых исторических парков «Россия – моя история»). В данном сюжете любопытнее то, что министр фактически дословно воспроизвёл мнение поэта Наума Коржавина из его «Баллады об историческом недосыпе» (1972), популярной в среде советской, а затем постсоветской либеральной интеллигенции. Помнится, когда-то эту балладу с восторгом ставила в своём эфире ведущая радиостанции «Эхо Москвы». «Эха» уже нет, ведущая уехала из России, но эхо тех идей, что выражены Коржавиным, как видим, звучит с самых высоких трибун.

«Нельзя в России никого будить» – это же практически гимн консерватизму, квинтэссенция всей нынешней официальной философии прошлого и настоящего: революции происходят по вине смутьянов, взбаламутивших народ, и ни к чему хорошему не приводят, поэтому, если вам что-то не нравится в окружающей реальности (например, что помещики торгуют крестьянами, как скотом, а офицеры забивают солдат палками до смерти), смиритесь с этим, надейтесь на «умеренный прогресс в рамках законности» и ни в коем случае не вздумайте вмешиваться в «естественный ход истории», определяемый властью, которая лучше вас знает, что, когда и как стоит реформировать.

Сейчас либералы и охранители считают друг друга смертельными врагами, но в этой глубоко антидемократической и элитаристской концепции истории они сходны друг с другом. Хотя с декабристами сложнее, ведь те, по крайней мере, в лице представителей их умеренного крыла, были безусловными носителями именно либеральной идеологии. Ведущая «Эха», восторгавшаяся балладой Коржавина, сама посвятила им песню «Декабристская мазурка» (2001), где они романтизируются и подчёркиваются их аристократические черты (понятно, что деятели более поздних этапов освободительного движения, разночинцы по происхождению и социалисты по взглядам, не могли бы стать её героями: в интервью 2019 года она говорит, что «левые идеи угрожают правам человека и нормальным [то есть капиталистическим] экономическим механизмам»). Но, поскольку понятия «левые» и «правые» изначально появились в ходе Великой Французской революции, то декабристы в этом смысле тоже «левые». И, когда Коржавин, подобно Солженицыну (взгляды которого на дореволюционную историю России во многом легли в основу нынешней официальной концепции), осуждает их вместе со всей русской революционной традицией, породившей 1917 год, это, по крайней мере, вполне последовательно.

Примечательно, что советское диссидентство, из которого позже вырос постсоветский либерализм, поначалу, напротив, этой традицией вдохновлялось; тот же Коржавин в стихотворении «Зависть» (1944) или Галич в «Петербургском романсе» (1968) однозначно воспринимали декабристов как образец для подражания. Да и вообще диссидентство начиналось, чаще всего, с критики советского режима с позиций советских, левых или революционно-демократических ценностей, то есть скорее как ересь, которая обличает господствующую церковь в лицемерии и несоблюдении собственных принципов, а не как альтернативное вероучение. Но в ходе своей эволюции, особенно с конца 1960-х годов, всё больше и больше диссидентов приходило к решению в духе сборника «Вехи»: отказаться от наследства русской дореволюционной интеллигенции с её беспокойством о благе народа и социальной справедливости (вместо этого нужны «права человека и нормальные экономические механизмы», в либеральном понимании того и другого) и порвать со всей той политической традицией, которую советская власть использовала как источник своей легитимности: дескать, от мятежа на Сенатской площади прямая дорога к архипелагу ГУЛАГ.

На самом деле, ничего принципиально нового здесь нет, это всё было ещё после Великой Французской революции, итоги которой вызвали у многих глубокую травму от несоответствия между ожиданиями и реальностью, разочарование в социальном прогрессе и рост популярности консервативных идей. Мем «Вы что, хотите, как во Франции?» появился ещё тогда. Спустя полтора с лишним века советские диссиденты будут негодующе говорить западным диссидентам, обвиняя тех в левизне: «Вы что, хотите, как в СССР?». В то же время слом советского режима и либеральные реформы 1990-х тоже позиционировались как «революция» и тоже вызвали общественное разочарование в их результатах, которое стало питательной почвой уже для нынешнего официального консерватизма: «всякая власть от бога, а бунтовать против неё не моги».

Популярность таких настроений в подобные периоды истории вполне объяснима, тем более что они очень хорошо ложатся на привычные, глубоко укоренённые образцы обывательского мышления: мол, «нечего рыпаться», «не нами заведено, не нами и кончится» и т.п. Коржавинское «мы спать хотим» в этом смысле – выражение усталости от бремени участия в истории, желания жить только своей, маленькой, частной жизнью. Однако, как известно, во Франции после её первой великой революции дело не закончилось реставрацией «старого режима»: потом были несколько других революций, Парижская Коммуна и много чего ещё, а переосмысление того идейного багажа, которым пользовались революционеры XVIII века, вместе с анализом их опыта, в конечном счёте породило разные варианты социалистической теории. Вероятно, и в России история когда-нибудь выйдет на новый виток, а наследники левой традиции смогут сделать должные выводы из противоречивых итогов своей великой революции ХХ века.

Пока же до этого далеко, и сон новых Герценов продолжает рождать всё новых и новых чудовищ. Однако есть и некоторые основания для оптимизма. Раз декабристов сегодня, спустя двести лет, считают необходимым обсуждать и осуждать на высшем уровне –  значит, что-то в них (например, их понимание гражданственности и патриотизма) остаётся актуальным и по сей день; значит, как и было в своё время сказано, «их дело не пропало», и из искры рано или поздно возгорится пламя.