По вполне понятным причинам жизнь семьи Ульяновых, как и самого Ленина, — это тема весьма дискуссионная, где порой нелегко отделить факты от мифов. Один из таких спорных моментов в описании детских лет Володи Ульянова — колыбельная песня, которая пела ему мама, Мария Александровна. О ней существуют упоминания в художественной и мемуарной литературе, однако некоторые авторы отрицают её достоверность, а смысл её текста подвергается различным интерпретациям. Существовала ли такая колыбельная на самом деле и, если да, то каков был её полный текст и кто был её автором?

Начнём с того, что в 1965 году был снят художественный фильм «Сердце матери» (по одноимённой книге Зои Воскресенской, написанной в том же году), где эта песня на музыку композитора Рафаила Хозака звучит в самом начале, а мелодия Хозака является главной музыкальной темой. В фильме мы слышим лишь небольшой отрывок из того текста колыбельной, который приводится в книге Воскресенской:

…Будешь жить ты в скромной доле
Жизнью тихой, трудовой.
Жизнью тихой, неизвестной
Проживёшь до смерти ты,
Только будь работник честный,
И беги неправоты.

Иль, быть может, на природу
Прозорливый кинешь взор,
Человеческому роду
Разодвинешь кругозор.
Неизвестную от века
Тайну мира подглядишь,
Новой силой человека
Для боренья одаришь.

Может быть, тебя, мой милый,
Ждут печали и нужда?
Спи, дитя, сбирайся с силой
Для борьбы и для труда
И в младенческом покое
Слушай песенку мою,
Спи, дитя мое родное,
Баю-баюшки-баю!

Текст колыбельной у Воскресенской, очевидно, приведён не полностью, так как он начинается с середины строфы. В книге двоюродного брата Ленина Николая Веретенникова (1874-1956) «Володя Ульянов», впервые опубликованной в 1939 году, также упоминается колыбельная, которую М.А. Ульянова пела сыну Володе, но приводятся другие строки из неё:

…А тебе на свете белом
Что-то рок пошлет в удел?
Прогремишь ли в мире целом
Блеском подвигов и дел?
Вождь любимый, знаменитый,
В час невзгоды роковой
Будешь крепкою защитой
Стороны своей родной.

Иль тебе по воле рока
Будет дан высокий ум,
И поведаешь ты много
Плодоносных новых дум.
Неподкупен, бескорыстен
И с сознаньем правоты,
Непоборной силой истин
Над неправдой грянешь ты…

Веретенников указывал, что впоследствии дети Марии Александровны декламировали отдельные строчки из этой песни, и что автор стихов ему неизвестен. При этом, приводя текст, он ссылался на старшую сестру Ленина Анну Ульянову-Елизарову (1864-1935).

И в советское, и в постсоветское время само существование такой колыбельной нередко ставилось под сомнение: уж слишком пророческими выглядят строки, предвещающие необыкновенную судьбу маленькому Володе. Например, младший брат Ленина Дмитрий Ульянов (1871-1943) в рецензии на книгу Веретенникова в 1940 году писал: «Стихи этой песни очень вычурны и по форме и по содержанию. Считаю долгом протестовать против них как против факта, взятого из детства Ильича. Анна Ильинична сама в своих воспоминаниях нигде ни звуком не упоминает о них… Очевидно, всё это надумано и воспроизведено post factum, потому что ребенок, которому они предназначались, был будущий Ленин«. Возможно, под влиянием этой критики в последующих изданиях своей книги Веретенников ссылался уже не на Анну Ильиничну, а на своих собственных родственников.

Однако тот факт, что у Веретенникова и у Воскресенской приведены два разных фрагмента колыбельной, явным образом представляющие собой две разных части одного и того же произведения, наводит на мысль, что колыбельная всё же существовала, и свидетельства о ней восходят именно к А.И. Ульяновой-Елизаровой. Так, в нотном сборнике песен Рафаила Хозака (Хозак Р.М. Песни к спектаклям и кинофильмам. М., 1977) о колыбельной из фильма «Сердце матери» сказано: «Слова М.А. Ульяновой, по записи А.И. Ульяновой».

О колыбельной песне, бытовавшей в семье Ульяновых, Анна Ильинична упоминает в статье «Первая подруга Владимира Ильича», посвящённой младшей сестре Ленина Ольге (1871-1891). Статья была написана в 1931 году, впервые опубликована в 1988 году. А.И. Ульянова-Елизарова сообщает, что Ольга, начиная с четырёхлетнего возраста, читала вместе со старшим братом Владимиром книги и журналы для детей, которые выписывал их отец, директор народных училищ Илья Николаевич Ульянов — «Семья и школа», «Детское чтение» и другие — «и чрезвычайно легко заучивала наизусть стихотворения… Так, в возрасте пяти лет она говорила наизусть такое длинное стихотворение, как «Сказка о воробье, который делал в жизни всё, что мог», или такое серьёзное, как «Колыбельная песня». Характерно для нее, что заучивала она их по собственному выбору, вполне сознательно предпочитая такие стихотворения с содержанием чисто детским сказочкам и побасенкам«.

Нашлось и упоминание о местонахождении рукописного оригинала колыбельной. Георгий Кублицкий, работавший по поручению «Литературной газеты» с архивными документами Дома-музея Ленина в Ульяновске, в книге «Про Волгу, берега и годы» (1971) пишет, что среди экспонатов музея есть «стихи, переписанные из детской хрестоматии сестрой Владимира Ильича Ольгой Ильиничной», из текста которых он приводит одну строфу:

Может быть, тебя, мой милый,
Ждут печали и нужда.
Спи, дитя, сбирайся с силой
Для борьбы и для труда.

Таким образом, прояснился вопрос с авторством текста колыбельной: Мария Александровна Ульянова не сочиняла её слова, они были переписаны её дочерью Ольгой из какого-то периодического издания по педагогике, которое выписывал её отец.

Полный текст колыбельной в итоге был найден, опять же, благодаря Ульяновскому музею-мемориалу Ленина. В «Вестнике Ленинского мемориала» (выпуск №14, 2013 год) опубликован черновой текст воспоминаний А.И. Ульяновой-Елизаровой. В них она, как и в процитированной выше статье, вспоминает о стихотворениях, которые рассказывала наизусть её сестра Ольга — «длинные, на несколько страниц повествования о воробье из какого-то детского журнала, а особенно любимую всеми «Колыбельную песню». Чтобы показать, как незаурядно было развитие этой неизменной подруги Володи, что они оба читали (читали те, конечно, оба получаемые отцом детские журналы. Володя только заучивать не любил), я приведу это сохранившееся в памяти стихотворение:

Колыбельная песня

Я спою под гул напева,
Ты, дитя мое, засни.
Есть преданье: королева
В незапамятные дни
Пела, бодрствуя над сыном,
И сынок её потом
Стал полмира властелином,
Стал могучим королём.

А тебе на свете белом
Что-то даст господь в удел?
Прогремишь ли в мире целом
Блеском подвигов и дел?
Вождь любимый, знаменитый
В час невзгоды роковой,
Станешь крепкою защитой
Стороны своей родной?

Иль иное назначенье
Ждет малютку впереди?
Загорится вдохновенье
В этой маленькой груди,
Закипят живые звуки
Ободрением дыша,
В них забудет скорбь и муки
Наболевшая душа.

Иль тебе, по воле бога,
Будет дан высокий ум,
И поведаешь ты много
Плодотворных новых дум.
Неподкупен, бескорыстен
И с сознаньем правоты
Непоборной силой истин
Над неправдой грянешь ты.

Иль, быть может, на природу
Прозорливый кинешь взор?
Человеческому роду
Разодвинешь кругозор.
Неизвестную от века
Тайну мира подглядишь,
Новой силой человека
На боренье одаришь.

Может быть, по божьей воле,
Жребий ждет тебя иной:
Будешь жить ты в скромной доле
Жизнью тихой, трудовой.
Жизнью тихой, неизвестной
Проживёшь до смерти ты,
Только будь работник честный,
Избеги неправоты.

Может быть, тебя, мой милый,
Ждут печали и нужда?
Спи, дитя, сбирайся с силой
Для борьбы и для труда
И в младенческом покое
Слушай песенку мою,
Спи, дитя мое родное,
Баю-баюшки-баю!».

Данный текст, как видим, соединяет в себе фрагменты, встречающиеся у Воскресенской и Веретенникова (с незначительными поправками), а также содержит элементы, которые отсутствуют в других публикациях, в частности, «зачин» про колыбельную королевы. Вероятно, полный текст колыбельной специалистам был известен и ранее, судя по тому, что её сюжет ульяновский краевед Жорес Трофимов излагал в 1985 году в документальной повести о Марии Александровне Ульяновой. Согласно Трофимову, маленький Володя Ульянов «знал и любил» колыбельную с младенческих лет. А немного повзрослев и слушая, как мать поёт её младшим детям, он «уже по-настоящему глубоко постигал её благородный смысл».

Известно, что М.А. Ульянова хорошо играла на фортепиано и много внимания уделяла музыкальному воспитанию своих детей. Но прямого указания на то, что она пела эту песню сыну Владимиру, в воспоминаниях Анны Ульяновой-Елизаровой нет: по её словам, в быт семьи Ульяновых «Колыбельная песня» вошла через Ольгу, причём именно как стихотворный текст, переписанный из детского сборника или журнала. Можно примерно установить, что Володя Ульянов познакомился с «Колыбельной» не ранее пятилетнего возраста (1875 год): как уже указывалось, Ольга, которая была на полтора года младше его, научилась читать, когда ей самой было четыре года. Стало быть, в младенчестве мать ему её точно не пела. О существовании нот к этому тексту А.И. Ульянова-Елизарова также ничего не сообщает. В её воспоминаниях «Колыбельная песня» фигурирует именно как стихотворение, которое читалось и декламировалось детьми (а не пелось).

Конечно, нельзя исключить, что впоследствии, когда «Колыбельная» полюбилась всем в семье, Мария Александровна (или же сама Ольга, которая тоже любила петь) положила её слова на музыку, но, опять-таки, прямых указаний об этом нигде нет. Тот факт, что родившийся в 1874 году Дмитрий Ульянов решительно отрицал сам факт существования колыбельной, говорит о том, что, в отличие от более старших детей — Анны, Владимира и Ольги — в его развитии эта песня не сыграла особой роли и не оставила следа в его памяти о детских годах. Вряд ли бы такое было возможно в том случае, если бы песня выступала в качестве «семейной колыбельной», которую мать пела всем своим детям.

Итак, по своему прямому назначению — для убаюкивания будущего вождя мирового пролетариата — данная «Колыбельная песня», скорее всего, не использовалась. Но, тем не менее, безусловно, что это произведение было значимым для семьи Ульяновых, по крайней мере, в течение некоторого периода, ориентировочно в середине 1870-х годов. Уникальность истории с колыбельной в том, что она не была «получена в наследство» от матери, как это обычно бывает с произведениями подобного рода, а открыта самими детьми в ходе самостоятельного чтения.

А.И. Ульянова-Елизарова подчёркивала интерес маленькой Ольги (как и Владимира) к «серьёзным» текстам, и отмечала, что в детских журналах, которые выписывал их отец И.Н. Ульянов, отражалось «общее настроение: поэзия разночинцев, сознание долга перед народом«. Через эти произведения маленькие Ульяновы приобщались к культурной традиции русской разночинной интеллигенции (в более поздние годы для В.И. Ульянова схожую роль сыграют знакомство с романом Н.Г. Чернышевского «Что делать?» и личное общение с представителями «народнического поколения»). Эта традиция не обязательно подразумевала политическую революционность, но непременно включала в себя определённые этические принципы: уважение к честному труду и «честной бедности», приоритет «общественной пользы», веру в силу науки и разума, неприятие социального неравенства и несправедливости.

В этом плане показательно другое произведение, которое упоминает А.И. Ульянова-Елизарова в рассказе о круге чтения Ольги и Владимира, наряду с «Колыбельной песней» — «Сказка про воробья, который делал в жизни всё, что мог». О своём детском впечатлении от этого стихотворения Софьи Бурениной, напечатанного в журнале «Семья и школа», вспоминал и старший сверстник В.И. Ленина — писатель и врач Викентий Вересаев (1867-1945):

«Молодой воробей услышал, как поёт соловей, как все им восхищаются, потом увидел красавца-павлина, – тоже всех приводил в восторг. Грустный прилетает воробей домой и жалуется матери: нет у него ни голоса хорошего, ни красоты, ни для кого он не привлекателен. Мать ему отвечает, что внешние дары – не в нашей власти, но что всякий может, если хочет, делать окружающим добро, и тогда все будут его любить. И вот: сидит в чердачной своей комнате швея, грустно задумалась о своей жизни и плачет. Молодой воробей сел на подоконник, стал весело чирикать. Швея взглянула, улыбнулась сквозь слёзы, утёрла глаза, стала слушать и забыла о своем горе. Так молодой воробей и начал жить и везде, где только мог, делал всем добро: выкармливал выпавших из гнезда птенцов, носил еду больным птицам, пел песни обездоленным.

Но увы! однажды съел он
Ядовитое зерно.

И умер. И вот его хоронят. Все птицы идут за гробом. И сам соловей, – гордый, великолепный соловей, – говорит над его могилою речь: умерший не выделялся красотою, не было у него звонкого голоса, но он был лучше и достойнее всех нас, у него было то, что дороже и красоты, и всяких талантов:

Он был добр, он был полезен,
Делал в жизни всё, что мог…»

В сущности, и «Колыбельная песня» — о том же. Неважно, какая судьба ждёт тебя в будущем, главное в любой деятельности — приносить пользу людям, будешь ли ты политическим деятелем, поэтом, учёным, философом или же скромным, неизвестным тружеником. В постсоветское время, в соответствии с политическим заказом на демонизацию Ленина, смысл этой колыбельной трактуется прямо противоположным образом. Так, в статье «Огонька» с претенциозным названием «Детство тиранов» (№13, сентябрь 2003 года) специалист по педагогике Борис Михайлович Бим-Бад, рассуждая о Ленине в контексте «психологии террориста», видит истоки этой психологии «в детстве, в семье»: «При этом главное условие — установка близких, значимых для ребенка людей на его, ребенка этого, некую особость, избранность, избранничество, мессианство. Эта особость, избранность жёстко подчеркивалась в семье Ульяновых матерью, Марией Александровной. Например, вот какую песенку напевала она своим детям постоянно, как молитву, вместо колыбельной» — и приводит две строфы из уже известной нам песни:

…Ты, быть может, на природу
Прозорливый кинешь взор.
Человеческому роду
Разодвинешь кругозор.
Неизвестную от века
Тайну мира подглядишь,
Новой силой человека
Для боренья одаришь…

Журналист «Огонька» спрашивает, как бы заранее ожидая, что его опровергнут: «Ну и что же в ней дурного? Наоборот — призыв служить людям, роду людскому...». Но Бим-Бад раскрывает зловещую сущность колыбельной: «Благородная идея осчастливить, одарить род людской — при воспринятом ребенком сознании своей исключительности — не могла не привести в его голове к простой и крайне опасной картине мира: все человечество делится на две части — на меня, который знает, как осчастливить людей, и на всех остальных, кто должен быть мною осчастливлен«.

Потрясающее «чтение в сердцах». От рассуждений Бим-Бада (кстати, еврея по национальности) недалеко до рассуждений «профессиональных русских», которым для доказательства демонической сущности Ленина достаточно еврейского происхождения его деда по материнской линии, и которые обвиняют именно Марию Александровну в том, что она передала «Ульянову-Бланку» чувство высокомерия от принадлежности к «богоизбранному народу» и ненависть к «исторической России».

Любой непредвзятый человек, прочитавший текст «Колыбельной песни», может сам сделать вывод, есть ли в этом тексте обоснование какой бы то ни было исключительности. Для утешения антисемитов отметим тот факт, что советский композитор Рафаил Матвеевич Хозак, сочинивший в 1965 году музыку к «Колыбельной песне», — стопроцентный представитель «того самого народа», автор множества произведений на еврейские темы (а также, между прочим, музыки к патриотическому фильму «Офицеры»). Правда, в этом Мария Александровна Ульянова никак не виновата. Более того, как выяснилось, это вообще не она внушала детям вредные идеи посредством колыбельной, а сами дети откопали текст в журналах, которые выписывал её муж — по рождению русский мещанин, у которого, возможно, была примесь мордовской и калмыцкой крови, но уж точно не еврейской.

Ну а если серьёзно, то текст «Колыбельной» неизвестного автора (надеюсь, в будущем всё же удастся установить его имя) — вполне достойный пример русской, да и общечеловеческой, прогрессивной культуры, под нравственным смыслом которого охотно подписались бы и шотландец Роберт Бёрнс, и перс Омар Хайям.

 

Михаил Волчков