РЕЦЕНЗИЯ НА ФИЛЬМ ДЗИГИ ВЕРТОВА «ГОДОВЩИНА РЕВОЛЮЦИИ» (1918)

В сентябре в ряде российских городов состоялся показ фильма Дзиги Вертова «Годовщина революции», вышедшего на экран в ноябре 1918 года. Первый в нашей стране и в мире полнометражный документальный фильм и первый фильм режиссёра, ставшего впоследствии всемирно известным теоретиком и практиком документального кино, долгое время считался утраченным и был восстановлен киноведом Николаем Изволовым в прошлом году, через сто лет после создания.

Фильм «склеен» из различных кусков кинохроники 1917-1918 годов, передающих ключевые моменты и эпизоды в развитии революционного процесса. Свержение самодержавия, Временное правительство и его кризисы, Октябрьское восстание в Петрограде и бои в Москве, созыв и разгон Учредительного собрания, Брестский мир, Советское правительство в Кремле, военные действия Красной Армии против Чехословацкого корпуса, первые советские сельскохозяйственные коммуны… Всё это проходит перед глазами зрителя на протяжении двух часов и складывается в цельную картину.

Революция и повседневность

Показ такого фильма – событие уникальное и с точки зрения искусства, и с точки зрения истории. Хотя некоторые эпизоды оттуда неоднократно использовались в документалистике (например, в фильме «У истоков советского кино» 1979 года) и стали широко известными, в целом лента Дзиги Вертова очень сильно обогащает и расширяет наши представления о Великой русской революции. Причём кино, пусть и немое, из всех исторических источников обеспечивает максимальный «эффект присутствия», даёт возможность увидеть участников эпохальных событий мирового масштаба не как книжных персонажей, подобных героям древних мифов и легенд, а как живых людей, «почти таких же, как мы», почувствовать их в окружении повседневной реальности своего времени, в чём-то похожей на нашу, а в чём-то отличающейся. Зритель подмечает: ага, здесь митинг проходит на фоне рекламы модного магазина, тут вот керосиновый фонарь, а там уже электрические провода тянутся и трамвай бежит по рельсам… Мелкие бытовые детали как будто приближают прошлое к нам, превращают повествование о революции из эпически-возвышенной саги в журналистский репортаж.

Вот, например, зафиксированный в киноленте малоизвестный эпизод: офицеры армий стран Антанты после Февральской революции поздравляют солдат Волынского полка, которые первыми отказались стрелять в восставших и повернули оружие против самодержавия. Как известно, союзники Российской империи по Первой мировой войне сыграли не последнюю роль в событиях Февраля 1917 года (хотя современными конспирологами их участие и преувеличивается до гигантских размеров). Так что момент, хотя и проходной, но имеющий серьёзное внешнеполитическое значение и обставленный со всей полагающейся торжественностью. После речей иностранных офицеров играет оркестр, проходят маршем солдаты… И тут в кадре появляется собака, не простая дворняжка, а что-то вроде английского кокер-спаниеля – может быть, питомец одного из тех самых антантовских офицеров? Собаке, видимо, нравится музыка и шествие, и она тоже хочет участвовать. Её уговаривают уйти, но она раз за разом снова попадает в объектив оператора. Живая жизнь вторгается в официальное мероприятие, и вот собака запечатлена на киноплёнку, она теперь тоже часть революции.

Или вот демонстрация в Петрограде в поддержку наступления русских войск на фронте в июне 1917 года, под лозунгами «Верим в армию! Верим в правительство!». Стройная колонна юнкеров разбавляется детьми, которые периодически пытаются в неё затесаться и не очень умело чеканят шаг, подражая юнкерам. Идеи «войны до победного конца» всё ещё в моде, и дети, как всегда, подхватывают веяния, господствующие среди взрослых. Они ещё не знают, что июньское наступление захлебнётся в крови… А вот уже война Гражданская и один из «красных героев», отбивших у белочехов Казань – Володя Алексеев, парень лет десяти, в сапогах, военной форме и с винтовкой, которая раза в два больше него самого. Тут уже всё по-серьёзному, никакой игры. Вообще в кадрах фильма Вертова много детей, начиная с самых маленьких, чуть ли не грудных, которые вместе со взрослыми участвуют во всех значимых событиях. О детях мы редко вспоминаем, когда представляем себе события революции, а между тем мир детей не отделён стеной от мира взрослых, пусть даже сами взрослые этого не замечают.

Одно из главных отличий тогдашней реальности от сегодняшней сразу бросается в глаза, как только начинаешь смотреть фильм, – это роль медиа. Современный человек эпохи повсеместных гаджетов и ежедневных селфи – совсем не то, что человек из 1917 года, для которого кино было сродни волшебству. Увидев кинооператора, те, тогдашние, люди теснятся вокруг него, стремятся непременно попасть в кадр, приветственно машут руками и головными уборами, подбрасывают детей в воздух. И, поскольку взгляд их устремлён прямо в объектив кинокамеры, кажется, что они смотрят на тебя. Возникает ощущение личного контакта и возможность почувствовать эмоции людей, находящихся мало того что по ту сторону экрана, так ещё и в далёком прошлом.

Политика и война

Ещё одно принципиальное отличие этого прошлого от нашего настоящего – это искренний массовый интерес к политике. «Вся Россия – митинг», как характеризовал то время Артём Весёлый, а Джон Рид в своей знаменитой книге о революции отмечал у «низов» в 1917 году колоссальную жажду наконец-то вволю «выговориться» и «начитаться» на политические темы после долгих веков царизма. В фильме Дзиги Вертова мы видим наглядные подтверждения этому.

Накануне выборов в Учредительное Собрание люди стоят у специальных тумб, внимательно рассматривают и читают предвыборные плакаты разных партий (сейчас подобная продукция вызывает у среднестатистического гражданина РФ вполне оправданное чувство брезгливого равнодушия). Агитаторы даже не раздают листовки, а разбрасывают их – кидают в вагоны трамвая или с трибуны в толпу. Современные политтехнологи и организаторы предвыборных кампаний возмутились бы: мол, выбрасывают деньги на ветер! Но сотни листовок, летающих в воздухе – это не просто красивая картинка для кинооператора. Это значит, что агитаторы уверены: летящую или даже упавшую листовку прохожие обязательно подберут. Те агитаторы работали за идею, в отличие от нынешних, которых чаще всего нанимают за деньги и которые только рады, если удаётся незаметно запихнуть лишнюю порцию листовок в мусорный ящик и избавиться от нудной работы. Да и само содержание понятия «политика» тогда было явно другим, чем сейчас – кипели страсти и лилась кровь вокруг вопросов несколько более масштабных, чем выборы в Мосгордуму.

В том, как изображены у Вертова сцены войны, проявляется его несомненный режиссёрский талант, умение вложить много смысла в короткие и выразительные зарисовки. Вот показаны бои красных с белочехами под Казанью: цепочки вооружённых людей, будто пешки, теряются в огромном пространстве бескрайних равнин, и только величественные бронепоезда высятся посреди степей, как некое воплощение организующего начала и индустриальной силы. На одном из кораблей Волжской флотилии красные командиры, склонившись над картой, обсуждают готовящийся десант на левый берег Волги – ветер упрямо сдувает карту, а они, не менее упрямо, раз за разом её разворачивают, полные решимости воплотить свою идею в жизнь во что бы то ни стало. И воплощают: корабль причаливает к левому берегу, матросы сбегают по трапу на берег и устремляются вперёд. Их лица, одно за другим, мелькают перед камерой, и мы как будто мысленно провожаем каждого на смертельно опасное задание. Они выполнят его, но какой ценой? Автор фильма не стесняется крупным планом показывать труп первого убитого матроса. И ещё более страшный кадр, снятый уже после победы: чей-то обгоревший труп на разрушенной казанской пристани.

Хотя фильм снимается в разгар Гражданской войны и после четырёх лет войны мировой, когда, казалось бы, все уже привыкли к крови и убийствам, в работе Вертова явственно читается понимание того, что эта «норма» ненормальна. В кадрах июньского наступления русской армии в 1917 году солдаты идут по пшеничному полю, колосья выше человеческого роста, и вдруг впереди – разрыв от снаряда, и мы как будто слышим и его, и следующую за ним, с интервалом в долю секунды, команду «Ложись!». Сама собой напрашивается мысль о неуместности поля, как места мирного труда, в качестве арены боевых действий. А вот снова бои под Казанью: снаряды падают в широкие и как будто невозмутимые волжские воды, и снова подспудно ощущается тот же контраст между природой и человеком, несущим разрушение.

Само собой, автор фильма не пацифист, и он видит разницу между империалистической войной и противостоянием Советской России иностранным интервентам, в качестве которых фактически выступает Чехословацкий корпус. Тем не менее, война для него остаётся злом, пусть и вынужденным. Вертов радуется тому, что после заключения Брестского мира в портах Петрограда появляются шведские торговые пароходы, инвалиды возвращаются из плена, а беженцы – на родину: возникает (увы, несбывшаяся) надежда на «мирную передышку», отразившаяся, в частности, в статье Ленина «Очередные задачи Советской власти». Под Казанью матросы Волжской флотилии танцуют «Яблочко» под гармонь и бубен, один за другим показывая свой талант, а после взятия Казани красноармейцы на городском базаре стригутся, бреются и покупают лепёшки. «Жизнь сильнее смерти», как бы говорят нам герои фильма и автор-повествователь, надеясь, что крупная победа над белочехами приближает Советскую республику к окончанию Гражданской войны и к долгожданному миру (хотя до этого, как мы знаем, тоже ещё очень далеко).

Что особенно ценно, фильм Вертова – это именно хроника, а не топорная «пропаганда» в плохом смысле этого слова. Политическая позиция автора, конечно, ощущается, но она выражена без лишнего пафоса и назидательности. Показывая враждебных большевикам персонажей, режиссёр просто подписывает их фамилии или должности, без всяких дополнительных комментариев, а однажды даже, что удивительно, одного из лидера меньшевиков Ираклия Церетели называет уважительно «тов. Церетели».

Нет в фильме и характерного впоследствии для советской пропаганды стремления вычеркнуть из истории «неудобные» моменты или отдельных действующих лиц, ставших «нежелательными». Так, в разделе «Мозг Советской России» среди прочих руководящих лиц республики фигурирует левый эсер Прош Прошьян, бывший народный комиссар почт и телеграфов, который затем участвовал в левоэсеровском мятеже июля 1918 года и на момент выхода фильма в прокат скрывался в подполье. Демонстрируются кадры массовых манифестаций в поддержку Учредительного Собрания в Петрограде перед Таврическим дворцом, рассказывается о том, как латышским стрелкам «пришлось применить силу», чтобы «очистить площадь», и показываются похороны погибших демонстрантов, хотя, казалось бы, весь этот эпизод для большевиков политически невыгоден.

В некоторых случаях позиция автора выражена через иронию. Например, депутаты Государственной Думы в первые дни Февральской революции выходят к народу на крыльцо Таврического дворца, а в титрах к этим кадрам подчёркнуто, что среди депутатов, «приветствующих приход свободы» – Пуришкевич. Никаких пояснений больше не требуется: знакомый с тогдашней политической жизнью зритель и так понимает, насколько нелепо смотрится отмороженный черносотенец-монархист в качестве «глашатая свободы». Всего один маленький фрагмент, а сколько в нём политического смысла! Тут и про распространённый во времена великих потрясений феномен «переобувания в воздухе», подстраивания под политическую конъюнктуру момента, и про всех «революционеров поневоле» из числа деятелей Государственной Думы, которые оказались «на гребне волны» против своего желания: им-то хотелось бы ограничиться верхушечным переворотом без «излишнего» участия народа.

Один из вождей Февраля, тоже думский монархист Василий Шульгин, признавался, что при взгляде на толпу у Таврического дворца он мечтал о пулемётах, которые бы загнали обратно в берлогу «этого зверя под названием его величество русский народ» – а приходилось выступать с приветственными речами перед этим сбродом. Кинозарисовка из фильма Вертова отлично иллюстрирует это состояние умов деятелей Думы: в лихорадочно-нервозных выступлениях депутатов читается одновременно и затаённый страх перед народной стихией, и желание использовать эту стихию в своих интересах.

Личности и массы

Вообще кинокамера прекрасно раскрывает суть каждого из многочисленных действующих лиц революционной эпопеи. На похоронах жертв Февральской революции в Петрограде мы видим холёные лица членов Временного правительства: Гучков, Родзянко, хитрый лис Милюков – на них нет ни малейшей тени скорби, а есть лишь расчётливо-циничное удовлетворение политических дельцов, которым власть досталась на блюдечке с голубой каёмочкой именно благодаря тем, кого сейчас хоронят. Во всех «министрах-капиталистах» Временного правительства, которые фигурируют в фильме, чувствуются профессиональные политики, знающие и ценящие вкус власти и наслаждения жизненными благами. Они все, как на подбор, респектабельны, породисты и хорошо одеты, они все – из той, старой России, дни которой уже сочтены, но сами они этого пока ещё не понимают и ведут себя как господа положения.

Чуть проще, демократичнее выглядят меньшевистско-эсеровские лидеры Советов – суетливые Чхеидзе и Гоц, весёлый Дан, мрачный Гвоздев, франтоватый Плеханов. Разночинная публика, но тоже с оттенком лощёности и политиканства. Самый яркий из них, безусловно, Керенский – человек, сознательно строящий собственный образ публичного политика. Вот он в упор смотрит в камеру своим наркоманским взглядом исподлобья, вот выходит из автомобиля и быстрым шагом, в окружении плотной толпы почитателей, следует к месту назначения, вот его качают на руках после удачной речи… Везде – актёрство, везде – поза.

Прямой противоположностью Керенскому предстаёт на экране Ленин. Он появляется в фильме всего один раз, когда беседует с управляющим делами Совнаркома Бонч-Бруевичем во дворе Кремля, около Царь-пушки, весной 1918 года. На этих кадрах Ленин – весёлый, простой человек, который ведёт себя совершенно естественно, без всяких претензий на «историческую роль». Очень экспансивный, с выразительной мимикой и жестикуляцией – настолько выразительной, что, кажется, мы даже слышим его голос. Правая рука по-деловому засунута в карман. Прищурившиеся глаза радуются весеннему солнцу. Если не знать, что перед нами «глава Советского правительства и вождь пролетариата» (как он именуется в титрах), то можно подумать, что этот человек просто вышел погулять по кремлёвскому двору и что-то очень занимательное обсудить со своим знакомым.

Под стать Ленину и большинство других деятелей Советского правительства. Перед зрителем фильма Вертова проходит целая галерея кинопортретов большевиков, как известных, так и не очень. Домашний, интеллигентный, чуть мягкотелый Луначарский. Его заместитель Покровский с озорным прищуром тролля. Очень просто одетая Коллонтай, совсем не похожая на дворянскую дочь из богатой семьи. Местечковые балагуры Свердлов и Сосновский. Спокойные, углублённые в себя, вдумчивые Каменев, Чичерин и Карахан. Энергично ораторствующий Стеклов, немного похожий на Чернышевского, творчество и жизнь которого он изучал. Красин в облике молодцеватого купеческого приказчика. Раскуривающий трубку Радек с угловатым лицом полусумасшедшего чудака-маргинала. Целый ряд типажей из категории квалифицированных рабочих или рабочей интеллигенции – Шляпников, Подбельский, Шмидт, Рогов, которые держатся перед камерой скромно, вплоть до смущения.

При всех индивидуальных особенностях каждого, есть между всеми ними что-то общее. Никто из них не похож на профессионального политика. Никто не испытывает того упоения славой и властью, которое было написано на лицах их предшественников из Временного правительства. Никто не озабочен тем, чтобы «создавать себе имидж» и пиариться перед кинокамерой, подобно Керенскому. Во многих из них есть деловитость, но нет делячества, то есть их волнует порученное им дело само по себе, а не собственная роль в истории. Кто-то вообще не поднимает глаза на оператора, будучи занят изучением бумаг или разговором, либо бросает случайный взгляд в духе: «А, снимаете? Ну и ладно». Все они ведут себя как обычные люди, по какой-то не до конца понятной для них самих причине попавшие в Кремль и с трудом осваивающиеся в этом месте, не очень привычном для них после тюрем, ссылок и многолетних скитаний по заграницам. Они как будто сами до конца не верят, что всё это взаправду, всерьёз и надолго, и стараются успеть сделать как можно больше, всегда держа при этом в уме вероятность поражения и гибели. Может быть, это то ощущение, о котором говорил расстрелянный в 1919 году руководитель Баварской Советской Республики Евгений Левине: «Мы, коммунисты, все покойники в отпуске»? (к слову, для многих из них отпуск закончился в 1930-1940-е годы, и прервали его не враги, а ими же созданное государство).

Заметно выбиваются из общего большевистского ряда, пожалуй, только два персонажа фильма. Первый их них – поэт Демьян Бедный, выпендривающийся на фоне железнодорожного вагона, но он, в общем-то, и не политик. Второй – фигура гораздо более значимая, Лев Давидович Троцкий. Его франтоватость и позёрство видны уже в кадрах из Смольного, снятых накануне Октябрьской революции, где он показан как один из руководителей подготовки восстания, наряду с Луначарским и Коллонтай. А уж на должности наркомвоенмора, в характерной кожаной куртке, Троцкий предстаёт человеком, явно неравнодушным к славе. Чуть ли не весь кинорассказ о боях с чехословаками построен вокруг его персоны: то на бронепоезде, то на пароходе он перемещается из одного города в другой, мобилизует красноармейцев на победу, наблюдает в бинокль за ходом боя, с наслаждением принимает овации в свой адрес и лавры триумфатора. В его взгляде и осанке чувствуются повадки стратега, мыслящего глобальными масштабами и равнодушного к отдельным людям-«пешкам» (вспоминается образ «научного человека» из рассказа Андрея Платонова «Усомнившийся Макар»).

На фоне сугубо штатского Ленина Троцкий выглядит как безусловный военно-политический вождь Советской республики. Его в фильме намного больше, чем Ленина, не говоря уже о других большевистских вождях; пожалуй, даже слишком много – настолько, что складывается ощущение нарождающегося культа личности (неудивительно, что по этой причине с конца 1920-х годов «Годовщина революции» оказалась забытой в СССР). С точки зрения исторического момента это вполне объяснимо: осенью 1918 года главной проблемой, от решения которой зависит судьба Советской России, является «чехословацкий фронт», и победы на этом фронте действительно во многом были обусловлены присутствием Троцкого и его действиями, решительными и жёсткими вплоть до жестокости. Но столь же объяснимы и существовавшие у многих большевиков опасения в том, что Троцкий станет «новым Наполеоном», хотя наличие подобных намерений отрицал и он сам, и его сторонники, как тогдашние, так и сегодняшние.

По кадрам фильма Вертова Троцкий, при всём своём ораторском таланте, не воспринимается как народный вожак, скорее – как авторитарный лидер. Он, как и его бронепоезд, олицетворяет организующую, дисциплинирующую силу в хаосе разношёрстных красноармейских отрядов, бойцы которых толком не умеют держать винтовку в руках. Массы идут за ним, словно подчиняясь внешней по отношению к ним силе, которая оснащена всеми атрибутами культуры городской интеллигенции – хорошо подвешенным языком, пенсне, стильной кожаной курткой, передовой техникой, оружием и прочими аргументами, не терпящими возражений. Во время его многочисленных выступлений на митингах нет ощущения его контакта с аудиторией: он отдельно, а люди отдельно. На некоторых кадрах заметно, что даже при овациях слушатели лишь воздают дань формального уважения этому человеку бешеной энергии и непреклонной воли, который ораторствует, как будто дирижирует оркестром.

Что касается самих масс, рядовых участников революции, то массовые сцены, конечно, не дают материала для такого детального анализа, как кинопортреты политиков (в том числе из-за качества съёмки). И всё же некоторые наблюдения напрашиваются. Революционная «улица», та самая пугавшая Шульгина толпа, вовсе не одинакова на всём протяжении фильма, по её внешнему облику и поведению отчётливо прослеживается развитие революции от Февраля к Октябрю 1917 года.

В Феврале царит эйфория от долгожданной «свободы», шапки летят в воздух, лица улыбаются, а в разливающейся по улицам толпе перемешаны представители всех возрастов и званий, от городского простонародья и солдат до господ вполне солидного вида. В Октябре уже нет ни веселья, ни радужных иллюзий, ни атмосферы всеобщего единения: лица красногвардейцев и сторонников Советской власти серьёзны, сосредоточенны и деловиты, а круг их чётко очерчен с социальной точки зрения. В их рядах явственно преобладают рабочие, часто молодые, в типично пролетарской одежде. Они похожи на санкюлотов Великой Французской революции, причём среди них, как и тогда, много женщин. Видно, что это люди не понаслышке знакомы с материальной нуждой, что их «допекло», и они раз и навсегда решили разрушить старый мир до основания, при этом понимая, что легко им это не дастся – отсюда и отблеск мрачноватой решимости на их лицах.

Смене социально-психологического состояния революционной толпы, показанной в фильме, очевидным образом соответствует и изменение среднего социально-психологического типа вождей революции, о которой говорилось выше. Так что, при всём внимании к личностям политических лидеров, революция для Вертова – это продукт творчества масс, которые учатся на своём собственном опыте и выдвигают вперёд тех, кто лучше соответствует их внутреннему состоянию и задачам текущего момента. Даже исключительный вроде бы «случай Троцкого» порождён объективно существующей потребностью в чёткой организации и дисциплине: как сказал его будущий оппонент и гонитель, «массы сами хотят, чтобы ими руководили, и массы ищут твёрдого руководства». Другое дело, что в этом желании и в таком типа лидерства, хотя и эффективном для решения конкретных задач, есть свои опасности и отрицательные стороны, которые впоследствии проявилось в советской истории в случае и со Сталиным, и с бесчисленным множеством «вождей» более мелкого калибра. Эта проблема выходит за рамки фильма Вертова, но по фильму мы видим, что зёрна её были посеяны ещё в первые революционные годы.

Так или иначе, именно народ, какой он есть, со всеми своими сильными и слабыми сторонами, является главным коллективным героем революции, и смысл её заключается как раз в том, чтобы прежде угнетённые превратились из объекта в субъект истории, стали хозяевами собственной судьбы. В этом плане показательно, что заключительная часть фильма Вертова посвящена рядовой сельскохозяйственной коммуне, созданной, кажется, где-то в Поволжье на месте бывшей помещичьей усадьбы. Рассказывается о том, как коммунары трудятся на полях, распределяют между собой продовольствие, приспосабливают барский дом под санаторий, коллективно обсуждают и решают хозяйственные и прочие организационные вопросы, отдыхают и «гуторят» после рабочего дня. И после этого следует надпись «Конец фильма».

Как и всякий талантливый режиссёр, Вертов показывает себя мастером эффектного, внезапного и озадачивающего финала. Никакой прямо выраженной «морали», никакого назидательного вывода, никаких «установочных» лозунгов, хотя, казалось бы, так велик соблазн передать всё это через финальные титры. Фильм о революции, о событиях мирового значения завершается изображением локальной, маленькой истории конкретных людей в конкретном месте, которые совместными усилиями строят новую жизнь на началах коллективизма и самоуправления. Эта история как бы уравнивается по своей важности с предшествующим рассказом о сражениях Красной Армии с чехословаками, а создателям и активистам коммуны, имена и фамилии которых указаны в титрах, уделено такое же индивидуальное внимание, как и деятелям Советского правительства. Ведь, в конечном счёте, именно ради такого преобразования жизни обитатели Кремля напрягают свои умственные способности, а красноармейцы на фронтах проливают свою кровь – ради того, чтобы человек из рабочей скотины стал личностью, которая совместно с другими рационально организует свой труд, быт и досуг, управляя и производством, и обществом в целом.

*  * *

Что больше всего поразило автора этой статьи на премьере фильма Дзиги Вертова, так это количество зрителей: их было семь человек. Стоит отметить, что в фойе самого кинотеатра афиша «Годовщины революции» отсутствовала, в отличие от других премьер сезона. Хочется надеяться, что всё же в нашем городе есть ещё желающие познакомиться с уникальным киносвидетельством о революции и за время проката фильма (до 18 сентября) они найдут возможность сходить в кинотеатр. Ведь в том же самом городе на встречи со «звёздами» левого Ютуба собирается от 50 до 100 человек, то есть потенциальная аудитория тех, кому может быть интересен фильм Вертова, имеется. Конечно, для этого придётся потратить личное время, деньги и некоторое количество интеллектуальных и эстетических усилий. Но возможность лично прикоснуться к историческому источнику огромной важности и художественной ценности того стоит. Самостоятельное, вдумчивое и критическое обращение к опыту прошлого, вместо ритуальных заклинаний, «реконструкторства» и диванных войн с «иноверцами» — это, конечно, далеко не достаточное, но всё же необходимое условие для качественных изменений в обществе.

Михаил Волчков

.