В День Железнодорожника публикуем цикл стихотворений самарского поэта-большевика Михаила Герасимова (1889-1937), родившегося в семье рабочего Самаро-Златоустовской железной дороги около станции Бугуруслан. С железной дорогой у Герасимова были связаны первые впечатления детства: восторг перед могуществом техники, мечты о дальних странствиях и горечь от ощущения социальной несправедливости.

1

Моё детство цвело на будке
У железнодорожного моста,
Где весной дрожали незабудки
Жизнь была, как вода голубая,
Ясна и проста.

В чернозёмном море пашен
Поезда качались скорые.
Был приветлив и не страшен
Красный глаз семафора.

Так ласково и нестрого,
Обыскрив брызгами огней,
Меня железная дорога
Качала на груди своей.

В набегающем вихре
Железо скрежетало и ухало.
Приникал я с тихой дрожью
К рельсу чутким ухом.

И когда низко висли
Глаза паровоза,
Набухшие огнём,
Биенье железной мысли
Было мне близко
И понятно в нём.

Полюбил я и так сжился
С этой громадой громовой,
Как будто дым кудрями бился
Над моей гремящей головой.

Тянулись за грозой любимой
Отлётные страницы дыма,
И я тянулся в степь,
В золотое море пшеницы,
Расплёснутое рельсами.

— Тебе девять лет,
И ты совсем взрослый, —
Сказал отец, от загара чёрный, —
Завтра пойдём мостовые откосы
Обкладывать дёрном.

Проросли, зацвели мозоли –
Работал я с братом.
Долбил железный град
По стриженым головам
С моста – набатом.

Раз дрогнуло сердце странно
И перестало биться,
Услышал:
Тревожные свистки над курганом
Уносимой коршуном птицы.

Журчали, пели рельсы,
Манили железными пальцами спиц.
Вечерами
В окнах сибирских экспрессов
Цвели золотые колосья и лица.

Вспыхивала ночь, синея,
А эти блистающие снопы
Смеясь, угасали
В степной глубине,

Где огни вокзала
Мерцали звёздной кучей,
Такой же далёкой,
Таинственной и могучей.

2

Зимой белый океан метелей
Плескался в насыпь
И мостовые устои.
Вьюжно провода свистели,
И я впервые услышал,
Как стая по-волчьи воет.

Вихрились стаи птиц со стоном
На всём пространстве,
Белыми крыльями хлестали
Качающиеся вагоны.

Осыпались пух и перья пылью,
И мгла голубая;
Хрустели кости на рельсах
И крылья
В колёсных зубах.

Видеть больно в сугробных курганах
Вздрагивающие поезда;
В серебряных волнах буранов
Качалась печально
Семафорная звезда.

Захлёбывался искрами,
Кипеньем
Напряжённый паровоз,
Кувыркаясь в снежной пене
Рокотом чугунных гроз.

Манили дали
В мерцающую глубину.
В теплушках пели и рыдали –
Гнали на японскую войну.

3

Я слышал:
Весенняя степь звенела,
Наливаясь солнечным светом
И струйками прилётных птиц.
А небо ливнями мокло.
Прыгали по убегающим крышам
Пьяные дожди и грозы,
Стекали по стёклам
Светлые слёзы.

А потом в открытых окнах
Радужное дрожанье
И цветенье,
Приветно мелькали
Ленты и локоны
Счастливых детей.

Было горько, досадно –
В курьерских ели душистые сласти,
А я нюхал нефть по откосам,
Лазил искать в кусты,
Был рад бумажкам шоколадным
И консервным банкам пустым.

Ах, как мечтал стать машинистом –
Прогромыхать по мосту радуги,
По облачной насыпи,
Сверкающей, чистой,
Мчаться с безумным
И радостным свистом.

4

Прикован к подножью
Журчащих колёс,
Я с тихой дрожью
Бился и рос.

Упорно рвался
В светлый рейс,
Плакал, смеялся
У змейных рельс.

Бились мысли
У проводов.
На струнах висли
Гроздья дроздов.

От чёрных пашен
Дымилось тепло.
С облачных башен
Солнце текло.

Светлым чудом –
Цветочная пыль.
Кивал мне чубом
С кургана ковыль.

Кричали галки,
Считая дни.
Раскалённые гальки
Обжигали ступни.

Щипали цыпки
До слёз ручонки.
Выл ветер хлипкий
На струнах звонких.

5

— Мальчик, подай букетик
Весенней крупки и незабудок! –
Сказала барыня в красных ботинках,
Ласковей всех на свете.

Я отдал всё, вместе с корзинкой,
Дрогнув в лице.
На её пальце
Искрилась чья-то слезинка
В золотом кольце.

От неё пахло цветами
И таким простором,
Которых я не знал никогда.
Долго смотрел вслед
Слёзными глазами
За улетевшим скорым.

— Дурак ты! – крикнула мать.
Плеснул подзатыльник.
— Я послала продавать,
Да как ты смел?..
А я готов был той всё отдать,
Чего даже не имел.

Ночью набухли ресницы,
Горло сдавил стон,
Как той птицы,
Уносимой коршуном.

Снился город любимый,
Которого я не видал никогда.
Отлётные страницы дыма
И степь,
Простреленная рельсами.
Я улыбался железным мыслям,
Гудящим в проводах.

1922

***

Фрагмент из воспоминаний родной сестры поэта Елены Прокофьевны Герасимовой, которые хранятся в архиве Самарского литературно-мемориального музея имени Максима Горького:

…Отец наш, Герасимов Прокофий Никитович, был из бедной, многодетной крестьянской семьи, неграмотный. Только на военной службе самоучкой он научился читать и писать, но оставался малограмотным. Всю жизнь он проработал старшим рабочим на Самаро-Златоустовской железной дороге. Жили мы в будке при железной дороге, окружённой полем и небольшим лесочком […]

Игрушек у нас не было. Братья сами делали их из дерева, железок. Делали они паровозы, вагоны, целые составы, прокладывали с горки полотно дороги и пускали составы, строили станции. Ещё любили они делать ружья, револьверы, пушки, шашки. И часто братья вели «войну» с горькими лопухами, репейниками, которые росли около будки. Сражались храбро, беспощадно рубили шашками репейник, приговаривая: «Перебьём всех господ, которые разъезжают в курьерских поездах, в мягких вагонах, едят шоколад и консервы, а нам бросают пустые банки, шоколадные бумажки, коробки». Мы всё это с радостью собирали для игрушек.

Рано мы, дети, познали труд […] Отец брал нас с собой на работу, заставлял приводить в порядок бровки, полоть траву, обкладывать откосы дёрном и пр., за что братья получали 8 копеек в день. Вот так прошло наше нерадостное детство в железнодорожной будке, в одиночестве.